ПРОЩАНИЕ/ПРОЩЕНИЕ (2015-2020)

В 1991 году, когда мне было тринадцать лет, разрушился Советский Союз; люди словно потерялись, особенно мужчины. Они умирали в масштабах, невероятных для мирного времени — сотнями тысяч — от алкоголя, травм, суицидов и убийств. 

Мой папа — патологоанатом и судебный медэксперт — много работал. После развода с матерью отец переехал жить из нашей квартиры в свой рабочий кабинет в морге. Перед тем как зайти к папе в гости, я набирала в легкие побольше воздуха. В морге резко пахло сигаретным дымом, формалином и тушенкой с картошкой. 

16 октября 1991 года отец повесился на работе. Последнее, что я помню — прощание в траурном зале, а потом внутри меня словно нажали кнопку «стоп» — я забыла на время о пережитом. Через полгода память частично вернулась, но на могиле отца я не была ни разу — не тянуло. Только во сне на меня регулярно падали скелеты из папиного шкафа — его секреты, не проговоренные в нашей семье, общие тайны, которые никто не обсуждал.

Прежде чем я осознала проблему, прошла целая жизнь. Я стала намеренно нарушать семейные табу: задавала близким вопросы о трагедии, но они уходили от ответов. Тогда я обратилась к психотерапевту, попробовала  эриксоновский гипноз, арт-терапию, завела дневник. Снимала автопортреты, места своего детства и юности, переосмыслила семейный архив, занималась перформативными  практиками.

Я документировала, как разлагается подошва туфель, подарок отца своей матери, моей бабушке. Эти неношеные туфли производства ГДР пролежали в шкафу десятки лет и теперь распадаются на куски при одном прикосновении. Я фиксировала, как разваливается их синтетическая подошва: мы примеряли туфли по очереди — дочки и внучки отца. Кажется, именно так разрушается память, превращаясь в труху. И мне жаль, если именно это унаследуют наши дети — бессознательный груз поколенческих травм вместо умения открывать свое сердце. 

Моя бабушка до сих пор подпирает собой дверь папиного шкафа со скелетами и сетует, что ее, советского человека, не научили прощать. Возможно, ее время еще впереди. Мой опыт прощения дался мучительно.